Бен Наделстайн (БН): Джефф, в чем, по-твоему, разница между хорошими деньгами и плохими или, может быть, даже нейтральными.
Джефф Дайст (ДД): Мы используем термин «хорошие деньги», и оправданно, потому что степень «денежности» среди валют разнится. Деньги могут быть разного качества. Я думаю, большинство сказали бы, что в данный момент, например, предпочли бы иметь швейцарские франки, а не аргентинские песо. Мы понимаем, что деньги могут быть хорошими или плохими, лучше или хуже. Что мы подразумеваем под этим с точки зрения владельца денег, так это то, является ли их покупательная способность стабильной или даже в идеале растет по отношению к реальным товарам и услугам? Вот чего большинство из нас хотели бы от своих денег. Но есть и другие характеристики. На привлекательность тех или иных денег влияют такие качества, как мобильность, делимость, долговечность и прочее. Но я не согласен с тем, что любые деньги, даже золото и серебро, имеют внутреннюю ценность.
Ничто не имеет внутренней ценности. Это люди закладывают ценность в деньги. Если я окажусь один посреди пустыни, то лучше возьму галлон воды, чем все золото мира. В этих конкретных обстоятельствах я не вижу особой субъективной ценности или полезности в золоте. Но в моих нынешних обстоятельствах я был не отказался от золота.
Все субъективно. Это и есть ключ к пониманию денег. Бумажные деньги имеют субъективную ценность. Золото, биткойн — все они обладают субъективной ценностью, которую закладывают в них люди. Никто, действуя в одиночку, не сможет заставить других что-либо принять.
Чтобы понять, что такое хорошие деньги в политическом контексте, нужно обратиться к концепции соотношения запасов и потока. Хотя денежная масса как таковая, на мой взгляд, является несколько ошибочным термином, она вовсе не помогает понять мир. Согласно Ротбарду, денежная масса не имеет значения, ведь цены подстраиваются самостоятельно. Важно то, что иногда центральные банки или министерства финансов манипулируют денежной массой так, что рынок не поспевает за изменениями, или же это выгодно определенным, скажем так, привилегированным группам населения, которые получают новые деньги раньше остальных.
Отношение запасов к потоку показывает объем выпущенной валюты или формы денег и сколько новой валюты или этой формы денег появляется, скажем, каждые 12 месяцев. Последние пару лет, особенно после пандемии COVID, предложение долларов США в реальной физической и, что более важно, электронной форме росло значительно быстрее, чем спрос на них. В случае с такой формой денег, как физическое золото, их приходится добывать, извлекать из земли. Как показывает история, когда рыночная цена на золото растет очень быстро, даже как на сырьевой товар, а не деньги, люди тут же начинают вкладываться в добычу, потому что не хотят упускать возможность.
Но увеличить предложение физического золота — задача сложная. Наблюдая рост цен на золото или предвидя грядущее повышение, люди начинают интенсивно инвестировать в добычу, потому что в такие периоды она становится прибыльной при всех затратах на воду, дизельное топливо, рабочую силу и все остальное.
Хорошие деньги или плохие зависит от их ценности, а она субъективна. Но есть и объективные критерии, в первую очередь отношение запасов к потоку и некоторые другие свойства, которые делают одни деньги лучше, а другие хуже.
БН: Для меня один из способов взглянуть на данный вопрос — это количественная теория денег и понимание, сколько всего долларов находится в обращении. За последний год США выпустили больше долларов, чем с 1970 года. Очевидно, что это имеет значение в какой-то мере, но в остальном никак не влияет на доллар по сравнению, возможно, с другими валютами. Может быть, это сказывается на долларе по сравнению с золотом, деноминированным в валюте США.
Если взглянуть на деньги как на товар, это объяснит случай с добычей. Кто-то скажет, что сейчас просто невыгодно добывать больше нефти, потому что цена на нефть, скажем, $100 долларов за баррель, а добыча обходится в $150 долларов. Точно так же можно думать о деньгах, золоте и о любом другом товаре. Может случиться так, что предприятиям невыгодно тратиться на ресурсы, топливо, рабочую силу, расходные материалы и оборудование, чтобы добывать больше золота.
И до тех пор, пока рынок действительно не потребует больше золота или денег, предложение не увеличится.
Рынки сами заявляют о том, какой товар им нужен. Люди говорят: «Мы хотим больше обуви, а не политизированных денег, которые, вероятно, являются инструментом правительств». Правительства же говорят, что хотят увеличить расходы на здравоохранение или развитие «зеленой» экономики. Тогда они предлагают просто выпустить больше валюты или государственных кредитов, которые они направят туда, куда сочтут нужным с политической точки зрения. И часто этот политический аспект денег остается незамеченным. Не обсуждаются и последствия для процентных ставок и участников рынка. Власти снова говорят, что могут выпустить больше валюты, и это правда. Но с учетом цели и последствий возникает вопрос о том, действительно ли это хорошие деньги и для кого? Ведь обмен происходит только тогда, когда обе стороны видят в этом ценность. В случае с политическими деньгами, это скорее бюрократическое решение.
ДД: Что ж, очень трудно определить, сколько должно быть денег. И это не должно быть политическим вопросом. Когда министерство финансов США и ФРС заводят речь о предложении долларов, они становятся такими же бюрократами и государственниками, какие были в Советском Союзе, когда речь заходила о том, сколько бушелей пшеницы должны производить советские фермеры. К сожалению, у нас нет денежного рынка, и никто не знает, сколько денег должно быть. Ни один человек на обладает такой способностью. Люди считывают ценовые сигналы на рынках. Так, например, Nike анализирует прибыль и потери, чтобы определить, сколько новой обуви нужно произвести. Затем компания идет на риск. Если она не продаст, им придется, например, снизить цены или что-то в этом роде. Но деньги так не работают. Согласно количественной теории денег, если мы хотим больше чего-то, нужно создать больше денег, потому что рынок, население или спрос на доллары растет.
Все это довольно шаткие вещи. Количественную теорию денег обычно приписывают таким специалистам, как Милтон Фридман и Анна Шварц, Чикагской школе, к которой принадлежал Фридман. Считается, что это концепция середины 20-го века, но она существует гораздо дольше. Мизес критиковал количественную теорию денег еще в 1912 году. Он сказал, что она имеет слишком механический характер.
Если завтра кто-то нажмет на кнопку и удвоит предложение физических и электронных долларов в пределах Соединенных Штатов, это не значит, что все цены удвоятся в ответ. Нет, некоторые люди захотят придержать эти средства. Другие же побегут их тратить. Но есть такое понятие, как уменьшение предельной полезности денег, и если бы у людей вдруг стало в два раза больше денег, они, вероятно, изменили бы свои предпочтения в покупках. Вместо того, чтобы тратиться на самое необходимое, например, продукты или арендную плату, они могут купить что-нибудь, чего бы никогда не купили.
И в этом случае дорогие вещи, например, ювелирные изделия, могут подорожать быстрее, чем продукты питания. Так что, субъективна не только ценность денег.
Одна из настоящих трагедий, не только в количественной теории денег, но и в кейнсианской или неоклассической школах экономики, — презрение к людям, имеющим большие запасы наличности. К идее о том, что люди могут копить деньги. Деньги должны быть в обращении. Нам нужно беспокоиться о скорости обращения денег. Это знаменитое уравнение Фишера: MV = PQ. Кит Вайнер говорит, что в этом уравнении всегда есть подставное значение.
Если цифры не сходятся, просто поменяйте одну из переменных. Но идея о том, что накопление денег каким-то образом вредит экономике, — ужасна, потому что, во-первых, она подразумевает, будто здоровая экономика основана на потреблении, а не на производстве. Я бы сказал, что все как раз наоборот: производство создает условия для потребления.
Люди работают, чтобы у них был доход, и так они получают возможность потреблять. Это закон Сэя. Но есть еще кое-что, связанное с идеей накопления наличности, которая часто встречается в экономической литературе о денежной массе или количественной теории денег. В 1950-х годах британский экономист У.Х.Х. Хатт написал статью о доходности таких сбережений. Какую пользу могут принести деньги, кроме простых процентов, которые выплачивает банк? Что мы с них имеем? Опять же, это субъективно. Во время пандемии люди столкнулись с высокой степенью неопределенности. Они не знали, потеряют ли работу, рухнет ли экономика, смогут ли они путешествовать, не закроются ли рестораны? Это было очень непростое время. В таких условиях люди начинают откладывать.
Такова природа человека. С запасом наличности чувствуешь себя спокойнее. К примеру, если я не уверен, что не потеряю работу через три месяца, я лучше сберегу средства и использую их для оплаты аренды в случае необходимости. Так психологически легче, и это важнее, чем съездить в отпуск на те же деньги. Душевное спокойствие — одно из преимуществ, которые обеспечивает запас наличности. Естественно, у каждого свой подход.
Когда люди копят, это на самом деле приносит пользу экономике. Эти деньги не тратятся, что приводит к дефляции цен. У людей должны быть сбережения. Важно, чтобы люди могли пережить черный день, потерю работы, непредвиденные расходы, какими бы они ни были.
Такое нужно поощрять. Сбережения важны с психологической точки зрения. И это опровергает количественную теорию денег, манию потребления, согласно которой денег должно быть больше. Как говорит Милтон Фридман, если ситуация накалится, все можно поправить с помощью денежно-кредитной политики. В следующем году напечатаем меньше долларов или прекратим печатать их текущими темпами в этом году. Здесь прослеживается непростая аналогия с современной денежной теорией. Ее приверженцы придерживаются той же концепции: давайте просто потратим деньги, которые нужно потратить. Если инфляция начнет расти, мы просто вернем часть этих денег за счет налогов. Я думаю, это как-то негуманно — использовать так называемую экономическую политику там, где на самом деле нужен только рынок. Нам не нужна политика правительства.
Экономическая политика побуждает людей делать то, что угодно властям. Если люди слишком много экономят, что ж, давайте снизим процентные ставки, возможно, даже до отрицательной отметки, как это было в Европе. Это манипуляции с денежной массой. Именно это предлагают количественная теория денег и монетарная школа — перестать беспокоиться о расходах, потому что суверенные правительства обладают неограниченной способностью создавать деньги по своему желанию. Ограничения в ресурсах есть, но мы даже близко не подошли к границе, говорят теоретики. Все это сводится к одной и той же мании, к идее, что больше денег — это панацея, потому что они заставляют людей тратить. Но проблема в том, что эти деньги сами по себе не создают новых товаров или услуг. Сами по себе они не повышают экономическую активность. Цены просто подстраиваются.
Вернемся к вопросу о хороших деньгах.
Хорошие деньги, — это те, что не зависят от воли министерств финансов или центральных банков.
Пару лет назад один мой друг поделился мнением о том, что в политическом смысле бумажные валюты являются визитной карточкой страны. Это действительно интересная мысль. Раньше в Зимбабве были плохие деньги. А вот британский фунт стерлингов в течение многих десятилетий считался хорошими деньгами. Возможно, за этим стояли не самые доблестные решения Британской империи, ее военная мощь и тому подобное. Но, тем не менее, британский фунт был признан во всем мире. Хорошими деньгами считали и швейцарский франк.
Есть ли сейчас валюта с общепризнанной ценностью? Даже швейцарский франк утратил былой блеск, особенно за последние 10 лет, с тех пор как швейцарское правительство изменило политику конфиденциальности банковских операций, а центральный банк страны начал скупать акции. Японская иена. Полагалось, что японцы очень осмотрительны и ответственны в финансовом плане. Но страна столкнулась с демографическими проблемами и долгами, и в итоге иена ослабла. Американцам повезло: доллар является мировой резервной валюты, его повсеместно используют и принимают практически везде. Международная торговля преимущественно ведется в долларах. Он используется для покупки нефти у стран ОПЕК.
Правительство Соединенных Штатов транслировало инфляцию в остальной мир. Доллар тоже считался хорошими деньгами. Золото всегда было высшей формой денег, и мы по-прежнему так считаем, но доллар служил хорошими деньгами в течение долгого времени при Бреттон-Вудской системе. Тем не менее, ситуация начинает меняться. И я не говорю про БРИКС или появление обеспеченной золотом валюты на Востоке, Ближнем Востоке или в России. Мир начинает понимать, что правительство США не справится со своими долговыми проблемами и продолжит тратить больше, чем имеет. В результате оно будет и дальше выпускать валюту, надеясь, что остальной мир с этим смирится. Я думаю, что после пандемии инфляционная среда многих шокировала, и это вернуло нас к периоду 70-х годов. Мы вступаем в эру устойчивой инфляции, которая может достичь 5%-10%.
Тут я не верю правительственной статистике. Это новая реальность. Я думаю, что это потрясает многих американцев до глубины души. Они это чувствуют и ищут альтернативы. Золото и серебро будут не просто расти, на мой взгляд, — они перестанут зависеть от традиционных факторов. Они отделятся от таких показателей, как ВВП, безработица и уровень инфляции в США. Я полагаю, мы станем свидетелями медленного и неуклонного роста цен на эти драгметаллы. Это позволит заново взглянуть на их денежные свойства.